Метель. Владимир Сорокин
Повесть с обычными для классической русской литературы героями, сюжетом и местом действия: легко можно спутать с позапрошлым веком — если б не великаны и витаминдеры.
Зима, метель. Из отдаленного селения, со станции никак не может уехать доктор, спешащий на вакцинацию от какой-то эпидемии в другой город. Еле-еле находят человека, согласившегося в такую погоду отвезти доктора на своих лошадях в Долгое, которое не так уж и далеко отсюда. В повозку пришлось впрягать сразу 50 коней, потому что каждый из них — размером не больше кошки. Возница держит маленьких коней потому, что их легче содержать; но есть и большие лошади, с трехэтажный дом, на которых можно перевозить целые вагоны — таких держат китайцы, которые уже хорошо прижились в морозной России. И так далее, и тому подобное… У Сорокина, как всегда, сюжет лишь повод, лишь среда, в которой живут и кони-лилипуты, и люди-великаны; даже о страшной эпидемии, из-за которой так торопится доктор, автор не расскажет ничего ясного до конца книги. В общем-то, легко узнаешь Сорокина. «Метель» — еще одно продолжение «Опричника», и уже даже «Сахарного Кремля»; описывается ближайшее будущее России, которая, похоже, уже осталась без энергоресурсов, но не избавилась ни от дураков, ни от плохих дорог. Зато приобрела и изобрела массу, по словам возницы Перхуши, «непонятно для чего понаделанных разных штук»; использует великанов для строительства, но не может даже вбить колья вдоль дороги, чтобы зимой ее было легче различать. Искренне негодующий доктор, эдакий образ интеллигента (Сорокин продолжает писать классическим стилем; но помимо языка, использует в «Метели» еще и два совершенно классических персонажа — слуги и барина) называет все это, как опять же принято у Сорокина, одним емким матерным словом. В дороге, в метели путники проводят всю повесть. Настроение Сорокина по поводу того, что станет с Россией через полвека, в общем-то, не поменялось со времен его последних двух книг, и потому новая на них похожа. Но читается легче — нет той давящей и напущенной серьезности и суровости в языке, иногда даже бывает очень смешно.
Вот интересно: трое самых популярных сейчас русских писателей — Пелевин, Елизаров, Сорокин, — так ведь друг на друга похожи. Все трое пишут антиреалистические былины, больше всего подходящие под определение сюрреализма, которые происходят не где-то в невесомости, а именно в России, эдаком самостоятельном существе, без особенностей которого и не было бы повествования. Разница лишь в том, что первый пишет о настоящем России, второй о прошлом, а третий — о будущем. Но на лицо важность языка как такового в литературе: все трое — хороший пример того, как язык может быть главнее смысла и идеи; как нарративное повествование может действовать на человеческое сознание и «цеплять» его, оставляя неизгладимое впечатление. Не за то писателей делают титулованными, о чем они пишут, а за то, как они это делают. Сорокин, наверное, самый лучший пример из этой «тройки лучших».